«Если надо сыграть морального урода — звоните мне!»

Актер Станислав Бондаренко — о роли жестокого убийцы, амплуа парня-красавчика и семейных ценностях
 

— Приглашение в пластический спектакль было связано с тем, что раньше вы занимались танцами? 

— Приглашение на пробы в этот спектакль я получил от Ирины Безруковой. Она рассказала, что постановка появится в репертуаре Губернского театра, и первой поспособствовала тому, чтобы я принял участие в кастинге.

Да, я знаком с танцевальным искусством. Занимался танцами в юношестве, а в 2016 году даже победил в грузинском телешоу «Танцуют звезды». Но в случае с «Калигулой» мне было интереснее всего узнать, что это такое — драматический спектакль в пластике. Как в нем существовать? В драме всё можно выразить словами. Мне захотелось научиться разговаривать на языке движений на таком уровне, чтобы это было понятно и доступно зрителям.

— Чему вас научил Сергей Землянский? 

— Прежде чем мы начали осваивать основные куски из постановки, Сергей учил нас чувствовать и понимать друг друга без слов. Этому было посвящено много специальных упражнений. В арсенале Землянского — целая пластическая кухня. Он просил нас: «Не танцуйте, проживите этот кусок! Не надо его танцевать». Мы тратили уйму времени на то, чтобы научиться существовать в движении как единое целое. Мы задавали вопросы и получали на них ответы, но всё это происходило безмолвно. Вопрос — ты потянулся к партнеру рукой. И получил ответ — тебе со всей силы хлопнули по ладони. Вот такие были диалоги (смеется).

— Как вам работается в паре с Марией Александровой? Роль Цезонии в «Калигуле» для бывшей примы-балерины Большого театра стала лишь вторым по счету драматическим опытом.

— Зато у нее огромный опыт по части пластики и диалога жестов. Маша словно кошка — воплощение грации. Смотришь, как она двигается, и ничего вокруг себя больше не замечаешь. Плюс есть артисты с мощной энергетикой — они притягивают тебя, очаровывают. Мария из их числа. Ты просто сидишь в зрительном зале и понимаешь, что за ней интересно наблюдать вне зависимости от того, что она делает. В драматическом плане она нисколько не отставала от остальных артистов. Талантливый человек талантлив во всем.

— Тяжело было примерить на себя образ жестокого императора Калигулы?

— Отвечу вам так: я ни в коем случае поступков Калигулы не оправдываю. Но самого персонажа очень люблю. Все его поступки я для себя определил как желание открыть людям глаза на какие-то глобальные вещи. Он как бы говорит им всем: «Вы боитесь меня! Вы не можете противостоять мне! Знаете почему? Потому что все вы просто трусы! Значит, я буду творить всё больше и больше зла, пока вы не очнетесь и не решитесь уничтожить меня!».

— Я знаю, что в кино вы всегда с удовольствием соглашаетесь на роль негодяев. Пытаетесь таким образом избавиться от ореола героя-любовника? 

— Мне очень хочется «амплитудных» ролей. Коллеги спрашивают: «Зачем ты играешь таких подонков, негодяев, уродов?». А мне это нравится. Злодеев интереснее играть, потому что в таких ролях ты можешь показать всю свою палитру. Злодеи ведь в чем-то и хорошими бывают… А положительный персонаж, как правило, должен быть положительным во всем.

Я не отказываюсь от образов героев-любовников, знаю, что именно в этом амплуа я полюбился зрителям (улыбается). Просто интересных ролей, ярких характеров попадается всё меньше. Приходит сценарий, читаю и понимаю, что всё это уже было. Мыло мыльное… Всё настолько банально, настолько понятно.

— Считаете себя заложником своей внешности?

— Есть такое. Я у всех своих знакомых режиссеров всегда прошу: «Ребята, даже если у вас будет крохотный эпизод, где надо будет какого-то морального урода сыграть, звоните мне! Я готов! Используйте меня, покрутите!». Мне это самому интересно.

Мне однажды предложили: «Стас, не хочешь сыграть алкаша? Нижайшего человека, который обижает и бьет жену. Убивает!». Я согласился, сделал его настолько противным человеком, что мне потом все знакомые говорили: «Ты такой мерзкий был в этом фильме!». А я радовался и благодарил, потому что понимал: характер удался.

— Недавно вы во второй раз стали отцом. А ваш первенец родился, когда вам было всего 23 года. Довольно смело для современного молодого человека. 

— Да, разница в возрасте у моей новорожденной дочки и сына — девять лет! Я очень счастлив! Всем своим женатым друзьям, у которых до сих пор нет детей, твержу: «Почему вы ребенка не рожаете?». Они отвечают что-то из серии: надо встать на ноги, надо окрепнуть, квартиру купить.

— Вас подобные думы не мучили?

— Я уже не помню. Но знаю одно: когда появляется ребенок, совершенно непонятно, откуда берутся силы. Быть может, они приходят свыше. Человеку дается нечто, чтобы он раскрылся. Дети помогают, становятся дополнительным стимулом расти. И, конечно, я считаю, что дети только укрепляют семью, а никак не наоборот. Мне жалко наше будущее поколение, особенно девушек. Потому что молодые парни сегодня совсем не готовы брать на себя ответственность и рано заводить семью.

— Почему? 

— Всем кажется, что у них мало денег. Когда у меня появилась семья, у меня не было квартиры. Я снимал жилье и ездил на метро. Понимаете, сейчас вокруг столько пафоса… Парни смотрят на сильных мира сего, а потом — на свою девочку, и думают: «Что я могу ей дать?». А ведь девочке, может, и не нужно ничего. Ей нужно только, чтобы ее любили.

— А может наоборот — ребят девочки испортили? Сейчас ведь очень много тех, кого называют потребительницами.

— Много… Но я из тех, кто верит, что, если девушка встретит того, кто ей действительно нравится, она не будет думать о его кошельке. Та, которая любит, приводит мужчину к вершинам. Не зря же говорят, что с одними становятся генералами, а с другими — пьяницами.

— А в вас откуда такая приверженность семейным ценностям?  

— Я появился у моих родителей, когда им было всего по 18 лет. Молодые родители — это самое классное, что может быть у ребенка. Ты взрослеешь и понимаешь, что твои мама и папа такие же, как ты, вы говорите на одном языке. Когда мне исполнилось 18, маме было всего 36. Это здорово! У нас большая семья: две сестры-близняшки, с которыми у меня разница девять лет, как у моих сына и дочери. Семейные ценности у меня, похоже, в крови (смеется).