«НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ, КАК НА СТЕКЛЕ МИКРОСКОПА»

ФОТО: Елена Лапина, Анатолий Морковкин



Актер Театра имени Моссовета Станислав БОНДАРЕНКО в декабре стал лауреатом Премии зрительских симпатий «Звезда Театрала» – за роль Ипполита в спектакле Виктора Шамирова «Не все коту масленица». А буквально через пару недель после церемонии он удивил своих почитателей еще одной премьерной работой, сыграв заглавную роль в спектакле Сергея Землянского «Калигула» (Московский Губернский театр).

– Станислав, за вашу победу свои голоса отдали десятки тысяч человек. Что это значит для вас?&llt;/strong>
– Очень многое. Это ведь первая моя премия. То есть первая награда за что-либо в актерской деятельности. И мне приятно, что это был выбор именно зрителей. Так что всё благодаря им. Ну и благодаря моим стараниям в профессии, ответственной работе.

– А что в работе актера для вас важнее всего, что на первом месте? 
– Насколько ты честен на сцене в своей роли. Каждый раз нужно обдумывать, что удалось, а что нет. Пробовать новое, искать. Я часто смотрю арт-хаусное кино, разбираюсь, что, как играют там актеры. И так учусь профессии. Для меня важна предельная честность на сцене. Ты должен четко знать и понимать смысл того, что произносишь. Мне важно играть так, чтобы чувствовать ответную реакцию публики – прозаичнее об этом я сказать не могу. Это еще называют энергообменом. И еще очень важен самоконтроль.

– Пристальное внимание зрителей… Вы относитесь к нему спокойно, как к природной данности, или оно все-таки вносит определенную тревогу: удержать планку, не подвести?
– Я бы не стал говорить о тревоге. Наоборот, внимание вдохновляет. Если зрители за тебя голосуют, – значит ты на правильном пути. Главное относиться на сто процентов ответственно к своей профессии, любить ее.



– Как раз интересно, что такое относиться на все сто к своей профессии? Со стороны, например, зрителю не театральному, а сериальному, может ведь показаться, что молодой парень за счет красоты и харизмы всего достиг, женщины его любят, идут смотреть на него, голосуют и так далее…
– Ну… красота может быть одной из важнейших вещей, но самый важный урок, который я давно усвоил: относись ответственно к работе, не халтурь даже на миллиграмм. В каком бы состоянии ты ни был, как бы себя ни чувствовал (и даже если сидят перед тобой два-три человека), все равно халтуры быть не должно.

– А как вы относитесь к сегодняшнему методу продвижения – к интернет-технологиям? Сейчас ведь только у людей старше 80-ти нет аккаунтов в соцсетях, а у вас вон и свой канал на youtube, и группа на Facebook, и Instagram десятки тысяч подписчиков!
– У меня на youtube нет своего канала – не знаю, откуда что берется. Видимо, много кто чего ведет от моего имени. У меня самого есть только личная страница в Facebook и Instagram, которые я с горем пополам пытаюсь как-то вести, потому что иногда на это нет времени. Но его приходится находить, поскольку это делается во многом для поклонников, которые хотят видеть, как их любимый актер проводит время, что делает и где бывает, какие события в его жизни происходят. Заводить официальный сайт сейчас уже в принципе не имеет смысла, так что при помощи того же инстаграма я публикую новости для своих фанатов.

– А что вы в основном там публикуете?
– И веселые моменты из личной жизни, и фотографии, и информацию о работе и каких-то новых ролях, поздравления и пожелания. Личную жизнь, правда, стараешься более-менее дозированно освещать. Нельзя же жить, как на стекле микроскопа. Писал, например, о выпуске «Калигулы» в Губернском театре. Премьера состоялась 24 декабря. Это был один из сложнейших спектаклей для меня – чисто физически, из-за того, что быстро выпускали. Полгода примерно проходит пока спектакль доводится до полной кондиции, и актеры живут в нем совершенно свободно, разобравшись в нюансах.

– Евгений Миронов в спектакле Някрошюса играл Калигулу трагического и страдающего. А ваш Калигула какой? 
– У меня он жесткий. Есть несколько трогательных моментов, но мой Калигула, конечно, очень груб в обращении с людьми. И вовсе не потому, что обозлен смертью Друзиллы. Он – воплощенное издевательство над другими: ну-ка, сколько вы еще сможете терпеть все, что я с вами делаю? Конечно, Калигула мне совсем не близок. Но по закону театра я должен найти в своем персонаже то, за что его можно любить или хотя бы жалеть, найти для себя что-то хорошее. Только тогда роль получится интересной. Так я играл, например, Мартынова, на которого за убийство Лермонтова обрушилась масса людской ненависти. Я сделал так, что публика ему сочувствует. ему сочувствует.



– Интересно, а за что вашего Калигулу можно полюбить?
– С Калигулой сложная кухня. Это очень масштабная фигура. Я думаю так: он все это делает, чтобы люди почувствовали себя наконец действительно людьми. Он жестоко испытывает человеческую природу и вместе с тем ждет бунта против себя же, пробуждения достоинства, пусть и ценой смерти. Ах, нельзя так обращаться с вами? А почему нельзя? Если вы молчите, – значит, можно. Найдите в себе силы воспротивиться мне! Я думаю, он ждет собственной смерти, это его вызов. «Я часть той силы, что вечно хочет зла…» Калигула подсознательно ждет, что у людей достанет сил превозмочь насилие и унижение. Когда вы меня убьете? Когда? Вы не можете. Почему? Вы слабы. Давайте, вырвитесь из ада, если он вам так уж невыносим.

– Вышибание рабства насилием. А что вы скажете о магии цифр: наступил 2017-й и ассоциации с революцией неизбежны. А если представить революцию (творческую, разумеется) в театре, то какой она может быть?
– В театре? Но в театре сейчас и так много новых интересных форм – не знаю, революция ли это, но в каждом театре сейчас появляются необычные постановки, каждая из которых сама по себе уже мини-революция, только без разрушений.

Людям, и я не исключение, нравятся разные вещи. Классические спектакли, сюрреалистические и вообще «ненормальные» с общепринятой точки зрения. Я сам работал в сюрреалистическом спектакле Андрия Жолдака «Федра. Золотой колос». Он бы поставлен в 2006-м в Театре наций. Это было очень интересно – это совсем не то, чему учат в институтах. Сначала новое сложно принять, но потом ты получаешь полное удовольствие, овладеваешь техникой, которая прежде казалась тебе совсем недоступной.

Или другой пример – спектакль «Не все коту масленица» выстроен режиссером Шамировым как классический. В тексте Островского ни одной буквы не изменили. А внутри этой формы – полная свобода и масса неожиданного. И этим классика прекрасна. Причем именно русская классика дает импульс новым формам – классические тексты звучат так же, как и двести лет назад, а зритель видит на сцене день сегодняшний. Но люди у нас не привыкли экспериментировать со своими впечатлениями и мыслями. Конечно, есть масса прекрасных комедий, чтобы просто отдохнуть, а есть спектакли, где ты получаешь опыт и познание самого себя. Возьмите, например, «Карамазовых» Богомолова. Нравится или нет, это второй вопрос, но разве не интересно, что режиссер хочет сказать? Мне – интересно. Так что нет в театре никакого нафталина, пыли и седины. Здесь все больше искрится, пульсирует и бурлит энергией.



– Кстати, сегодня и вектор актерской карьеры поменялся на 180 градусов. Раньше артист должен был ярко проявиться в театре, и уж потом его могли позвать в кино. Сейчас – наоборот. 
– Сначала фильмы, а потом уже ты можешь подняться на подмостки? Да, так происходит уже довольно давно. В театр сейчас, мне кажется, чаще идут на известных актеров. Ну а известность в нашу эпоху масс-медиа и пиара получаешь через кино. Правда, меня-то в 2005-м позвал в Театр Моссовета Павел Осипович Хомский, у которого я учился в театральном, и первая моя роль была в спектакле «Мораль пани Дульской» (я ее играю уже 10 лет).

Павел Осипович – мощная звезда режиссуры, он очень и очень много сделал для театра, и то, что он оставил – неисчерпаемо. Ну а что касается именно театра – тут без трудоголизма не выжить. И еще я думаю, что прирожденный театральный актер наделен свыше особой энергией – за ним интересно наблюдать, даже когда он ничего не делает. Он все равно тебя притягивает чем-то, как магнитом. Я надеюсь, что я тоже в какой-то степени излучатель такой энергии.

– А что еще составляет вашу актерскую суть?
– У меня есть склонность к комедии, конечно. В институте меня даже ругали за то, что читал одни комедии. Но они были для меня интереснее и органичнее, чем драмы и трагедии. От меня требовали: ты герой-любовник, вот и читай любовные истории, напитывайся! Я втянулся, конечно, и жанр драмы сегодня мне очень интересен, хотя в нем мне пока сложнее существовать. Ноя постепенно перехожу к драмам, не оставляя и лавстори.

– И лавстори не оставляют вас! Вы пришли на «Звезду Театрала» со сногсшибательной спутницей. Известно, что девушку зовут Аурика и она управляет кафе. Это был совместный пиар-выход, как это повелось в последнее время? 
– Нет, конечно. Это моя девушка. Я не занимаюсь пиаром, хотя мне много раз предлагали. Но зачем? Я занимаюсь своей профессией, а не всякой ерундой. Если выхожу куда-то вместе с девушкой – это значит, у меня с ней отношения. Но в доказательство их серьезности выставлять 25 совместных фото я не буду. Это все очень забавно, конечно.



– Как бы то ни было, вы были самой элегантной парой на церемонии. Вы пришли в идеальном по цвету и покрою костюме, ваша спутница была в красивом вечернем платье с декольте и длинным шлейфом... 
– Если идешь на мероприятие с определенным статусом, почему бы не одеться красиво? Причем девушкам сегодня до обидного редко выпадает возможность надеть красивое вечернее платье. Если есть повод и это уместно, если это вечер, театр и тем более церемония, пусть будут декольте, шлейфы, диадемы, костюмы и фраки.

– А для вас этикет и дресс-код – это неукоснительно?
– Конечно, есть фактор уместности, надо учитывать время, место, куда собираешься идти и конкретную ситуацию, которая может сместить рамки условностей. Но все равно эти рамки остаются. Я считаю, что хороший костюм еще никому не помешал и вообще, это обязательный предмет гардероба и не должен пылиться годами.

Но в принципе, если ты и не надеваешь костюм, все равно надо максимально соответствовать уровню того мероприятия, куда ты идешь. Если оно свободного плана, то можно и джинсы с футболкой надеть. Мне кажется, что внешний вид влияет на внутреннее мироощущение и иногда больше, чем мы того хотели бы. Но я придерживаюсь демократии в этом смысле. Ну пришли в свитере и джинсах, ну и что? Это их выбор и право, и мне тоже никто не может диктовать стиль одежды. Мне в голову не придет осудить людей, которые придут на церемонию в чем-то неформальном и будничном. Да я и сам не поручусь, что у меня перевернется настроение и я приду на торжество в потертых штанах.  Но это будут стильные штаны, а не дачные треники.

– Кто для вас икона стиля? 
– Не знаю, я никому не подражаю и ни на кого не смотрю как на идола. Важно, что лично мне нравится. Надел, посмотрел – ну да, неплохо, меня устраивает. Как правило, это довольно свободный стиль. Очень люблю черный цвет. Вещи ярких цветов у меня есть, но их меньше. В основном черный и белый. И еще серый. Украшения я не люблю. Ни кольца, ни браслеты, ни на шее ничего не ношу, хотя есть фенечки – но они все имеют отношение к церкви. В любом случае, это только знаковые вещи. Вот ношу на запястье фенечку, которую плела монашка в Грузии.

– А каких зрителей вы бы хотели видеть на своих спектаклях?
– Довольных! Все остальное, поверьте, неважно.

– И даже невыключенные мобильники неважно? 
– А вот это нет, нет и еще раз нет. Звонки очень раздражают. А ведь, казалось бы, элементарно – выключать мобильный, когда ты общаешься с людьми или сидишь в театре, это вообще должно быть на уровне рефлекса. Мало того, телефон в такой ситуации помешает тебе же самому. Когда ты погружен в спектакль, но отвлекаешься, например, на смс, ты теряешь нить и суть происходящего. Ты выпал, ты даже не понимаешь, что только что произошло на сцене, отчего все поменялось. А если спектакль играется на Малой сцене, там слышна даже вибрация – и это тоже очень мешает. Я понимаю, когда человек кашляет – это нормально, это бывает, а вот шуршать конфетными фантиками – это уже перебор. Надо же иметь уважение к артистам, которые играют зачастую сложные драматические сцены.

Еще отвлекает, когда шелестят букетами. Да, я понимаю, что цветы предназначены нам же, актерам, но в камерном пространстве это ужасно сбивает. Но в целом у нас, конечно, очень культурные зрители.

– А вам никогда не хотелось устроить бунт на сцене? Не буквально, конечно. Просто выйти за рамки, если скучно?
– Пару раз возникали такие моменты, когда что-то шло не так. Однажды, помню, я во время спектакля носился туда-сюда за кулисами и говорил: ребята, ну что такое, почему так вяло, сплошное бу–бу–бу, драйва нет. Давайте, включайтесь, качнем энергетику. Бегал, как заведенный, всех зажигал. Причем я сам был мегауставший, но эмоциональная энергия зашкаливала. Я всегда полагаюсь на свое чутье – это как у музыкантов. Актеры тоже могут не попадать в ноты роли.



– Хорошо быть актером в 30 лет. Когда ты молод и красив. А в будущем вы, быть может, захотите сменить профессию?
– На самом деле да. Лет пять назад я в первый раз задумался о том, что когда-нибудь я стану режиссером. Но не в театре, а в кино. Пойду учиться сначала, конечно. Пока на это времени не хватает.

– А если завтра вы окажетесь персонажем «Меланхолии» Триера и узнаете, что это последний день жизни на планете. Как проживете этот день?
– На самом деле были такие моменты, когда я задумывался об этом. Думаю, каждый об этом задумывался. И я не знаю, как бы я прожил этот последний день. Я перебирал много вариантов – и то, и другое, и третье, и пятое, и десятое. Самый, очевидно, лучший вариант – это собрать всех родных и близких, а у меня их очень много, и провести время с ними. Рванули бы куда-нибудь всей компанией! Но не очень далеко, чтобы много времени на дорогу не тратить. Или пробраться на Байконур, сесть в ракету и улететь в космос, хоть посмотреть, как там вообще.