Сергей Безруков о новой постановке «Вишневого сада»: «Лопахин – герой нашего времени»

Дарья Завгородняя, Денис Корсаков, "Комсомольская правда", 2. 12. 17

Московский губернский театр 2 декабря порадовал нас грандиозной премьерой: на его сцене вышел «Вишневый сад» в постановке худрука театра Сергея Безрукова.

Накануне спектакля мы побеседовали с народным артистом о том, почему он решил обратиться к самой «классической» классике и почему сам не играет в собственной постановке. Заодно режиссер познакомил нас с исполнителем роли купца Лопахина – актером Антоном Хабаровым.

"Чеховский сад - это 1100 гектаров"

- Почему вы решили ставить Чехова?

- Мне кажется, это признак хорошего стиля, когда в театре есть Чехов. Это облагораживает репертуар и сам театр. Конечно, «Вишневый сад» имеет огромную историю постановок, начиная с 1904 года, со МХАТа имени Чехова. Режиссер-постановщик выбирает пьесу, когда она, помимо своей актуальности, хорошо раскладывается среди актеров в труппе. В «Вишневом саде» персонажи все знаковые, вплоть до Фирса. Если нет хотя бы кого-то одного – ставить, наверное, не нужно. А у нас в труппе Губернского театра есть все!.. Конечно, автор выделял основного персонажа – Лопахина. Это пьеса о нем. Антон Хабаров изучал биографию Антона Павловича и очень много находил общего с этим персонажем. Похоже, Чехов придал своему герою некоторые свои собственные черты.

Антон Хабаров:

- Чехов был сам потомком крепостных. Его отец был лавочником, купцом третьей гильдии. Родной брат Чехова писал, что отец бил будущего писателя палкой.

- И Лопахина отец бил по пьяни!

- И тоже палкой. Да, много параллелей.

Безруков:

- Чехов ратовал за то, чтобы роль Лопахина исполнял сам Константин Сергеевич, но Станиславский не решился. И взял себе Гаева, и сыграл его великолепно. Но Чехову в образе Лопахина нужен был именно Станиславский. Он хотел, чтобы герой был утонченной натурой, а не грубым мужиком с громогласным голосом: «Вишневый сад теперь мой!». Лопахин не хотел покупать вишневый сад. Сад – это бремя, которое он принял на себя, чтобы спасти ситуацию.

- Но топорами-то стучат, сад вырубают.

- А вы представляете, какое это имение? Это 1100 гектаров. И бизнес-план, который предлагает Лопахин - это план спасения. Но он предлагает и другой вариант: чтобы имение не было убыточным, хозяевам нужно каждое утро вставать в 4 часа и работать. А они не готовы!.. Антон Хабаров создал совершенно неожиданного, уникального Лопахина. Мне кажется, мы попадаем в тот образ, который хотел видеть Чехов.

Антон Хабаров:

- Чехов писал в письме Станиславскому, что Лопахин должен держаться благопристойно, интеллигентно и воспитанно. И не должен кричать, потому что богатые никогда не кричат. И центральный монолог Лопахина, он очень сложный. Все исполнители этой роли всегда в этом месте начинали кричать, а я ни разу не повышаю голос. Артисты ведь такие: если что-то не идет, взял, эмоцию поддал, и понеслось. А здесь этого сделать нельзя. Здесь весь конфликт внутри...

И еще Чехов, когда писал Станиславскому, просил, чтобы декорацией было поле "длиной в пол-России". У нас тоже огромное, уходящее в даль пространство... Фактически Чехов сам объяснил, что делать с его пьесой, только надо покопаться в письмах - там все ответы есть.

"Интересно, сколько осталось жить Раневской?.."

- А Раневская?

Безруков:

- Карина Андоленко – очень интересная Раневская. Наконец-то она в спектакле молодая. Ей ведь в пьесе всего 35 лет, но почему-то ее играли все время актрисы постарше. Хотя я не умаляю достоинств предыдущих Раневских...

- В начале прошлого века 35 – уже очень зрелый возраст.

- Я понимаю, но все-таки она у Чехова молодая женщина. Её бросил любовник в Париже, Гаев говорит, что она порочна. «Порочна» и «любовник» у пожилой дамы? Как-то с трудом верится… Раневская полна энергии, сил, страстей. Но вместе с тем - это натура разрушающаяся. Ее грехи, как и ощущение вечной неудовлетворенности, тянут ее вниз. Трудно представить, что с ней будет после того, как закончилось действие пьесы, сколько она вообще проживет. Год? Два? Пять? Она подвержена суициду, уже пыталась отравиться. Ее парижский любовник, который забомбил ее телеграммами, уверяя в бесконечной страсти, говорит о том, что безнадежно болен... А может быть, она поверит в любовь Лопахина и вернется к нему, и это ее спасет?

- У вас победила молодость, а вот Юрий Грымов недавно выпустил фильм «Три сестры», где намеренно сделал героинь дамами за пятьдесят.

- Художник имеет право. А в истории постановок пьесы «Вишневый сад» было много великовозрастных Раневских. Эту ответственную роль давали народным артисткам, которые уже были немолоды. Но в современном театре смотрят не на звание, а на актера. Даже сам Чехов говорил: Анечку, дочь Раневской, должна играть молодая актриса. Ей по роли 17 лет. Но сыграла Мария Лилина, которой на тот момент было 37, она была на 2 года старше своей «мамы» - исполнительницы роли Раневской, 35-летней Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой.



 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
Фото: Евгения Гусева

- А Фирс у вас кто?

- Фирс – Виктор Дмитриевич Шутов. Мне бы не хотелось, чтобы Фирс был в чудовищном трехслойном гриме, с трясущимися руками. У меня он поет. Возможно, впервые. Он несет кофе и поет Раневской: «Снился мне сад в подвенечном уборе…» На моей памяти самый замечательный Фирс - гениальный Броневой на сцене театра «Ленком». Но у нас, думаю, будет не хуже.

«Мне открылся совершенно новый Чехов»

- У меня есть преимущество перед автором. Заносчиво так говорить, но это преимущество в знании того, что случится спустя годы. Я знаю, что случилось в 1917-м, а Антон Павлович не знал. Только предполагал. Его Петя Трофимов, идеалист - это некая фантазия на тему молодых людей, которые «идут дальше». Они живут революционными идеями: свобода выше любви, равенство, братство – выше человечности. Мы это прошли. Мы знаем, кто такие народовольцы, мы знаем страшный 1917 год, более того, мы знаем следующий этап абсолютной, разнузданной свободы, которой ужаснулись сами большевики. Похожее происходит и сейчас… Мне кажется, это знание, что произошло в 1917-м, дает мне возможность и право сделать из Пети Трофимова совершенно другого персонажа. Это такой чертик Достоевского, который совершенно не верит в те идеи, которые провозглашает. Он сам пустой, он начитался газет и говорит цитатами из них. Его слова «Мы выше любви» для меня звучат страшно. Это означает вседозволенность, ту псевдосвободу, которая предполагает отсутствие любых обязательств, семейных уз, человечности... Петя Трофимов – это не будущее. И Яша - это не будущее. Это чудовища. Остальные герои – безнадежны. В них есть любовь, но они разобщены, разделены тотальным непониманием. Лопахин тоже любит честно, истово, но тоже безнадежно.

- В ком надежда на будущее?

- Я пытаюсь показать: несмотря на все последствия катастрофы 1917 года, Россию сохранит Лопахин. Мне было важно дать людям надежду. Такие люди, как Лопахин, будут восстанавливать страну. Большевикам важно было разрушить все «до основания». А таким, как Лопахин, очень важно построить новый мир, а не только выдрать с корнем старый. Утопия? Не думаю. Это очень созвучно, кстати, нашему времени. Мы сегодня вплотную подошли к проблеме: пора создавать, а не болтать. Возрождать устои семьи, сажать новый сад, а не теоретизировать. В финале мне хотелось дать людям надежду. Да, у меня в постановке есть знаменитый звук топора, когда рубят вишневые деревья. Мне очень важно, чтобы все чеховские символы, зашифрованные в пьесе, были на сцене. Но в финале мы придумали и кое-что новое.

"В зале будет пахнуть сеном"

- Я очень забочусь о том, чтобы не украсть у зрителя ощущение вишневого сада. И сделал эскиз первого акта в Любимовке, в имении Станиславского, где Чехов придумал эту пьесу. Это настоящий дом с верандой, дом брата Станиславского. И там есть вишневый сад...

- Что такое «эскиз» в театральном смысле?

- Набросок. Мы показали одно действие, четверть пьесы. У нас было две площадки: Одна «зрительный зал» на 200 мест напротив дома. Вторая – веранда, на которой разворачивается действие. Там даже была настоящая собака, два экипажа с лошадьми. Мы репетировали приезд Раневской. Потом Фирс делал экскурсию вокруг этого дома, дальше зритель рассаживался на фоне реального вишневого сада. У зрителей была картинка 4D. Люди попали в реальную атмосферу сада. И теперь мы стараемся воссоздать эту атмосферу на сцене. В зале будет запах настоящего сена…

Мне не хотелось делать спектакль в стилистике современного театра. Хотя я отнюдь не осуждаю современный театр и могу работать в условной декорации. У меня даже сначала была идея посадить вишневые деревья в кадушках на колесиках, которые можно укатывать и прикатывать. Но потом я понял, что нужны более реалистические декорации. Это дань уважения МХАТу, той первой постановке 1904 года. Я ведь мхатовец. Чехову, кстати, не очень нравилось то, к чему стремился Станиславский – создать подлинную органику на сцене, он не очень это любил. Некоторые условности и мы допускаем.



 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
Фото: Алексей Булатов

- Это какие же?

- А вы приходите и посмотрите.

"В теаре меня называют по имени и отчеству, и это важно"

- Константин Сергеевич Станиславский себе взял Гаева. А вы себе никого не взяли. Почему?

- Знаете, это очень сложно - играть в спектакле и одновременно быть его режиссером. Если уж я ставлю пьесу, я должен все видеть со стороны. Для меня самое главное, что я придумал эту атмосферу. И придумал решение, моих персонажей, которые, как мне кажется, очень хорошо попали в эту пьесу. И при всем уважении к автору, я немного по-новому расставил акценты.

- Вы Олегу Павловичу Табакову репетиции не показывали? Не советовались с ним?

- Олег Павлович, знаю, в свое время потрясающе играл Петю Трофимова... Я буду его звать на спектакль.

- Вы строгий руководитель? Антон вас называет Сергей Витальевич.

- Знаете, я демократичный режиссер, но то, что меня называют Сергеем Витальевичем, мне важно. Потому что это та самая дистанция, которая дает мне право иногда быть жестким. Когда, артисты, например, путают текст: я считаю, что текст надо знать. А уж тем более Антона Павловича Чехова! Не перевирая слова, говорить так, как написано, а не так, как вы себе это трактуете. Это Чехов, господа. Но я добр в своей жестокости, потому что я сам артист. И я знаю природу актерскую. И если заражаю какой-то идеей, я сам это проигрываю. Я долго мучаюсь, думаю, брожу по театру... Это дело коллективное, партнерское. Я требую от артистов предельного существования. Здесь все находятся на грани нервного срыва.

Антон Хабаров:

- Сергей Витальевич работает круглосуточно. Он все время думает. В восемь утра последний раз мне прислал смс: «Тебе нужно что-то подкорректировать по роли». И это удовольствие, потому что ты понимаешь, что человеку, находящемуся по ту сторону сцены, не все равно, что он на сцене видит. Поверьте, это большое счастье – работать с таким режиссером.

Материал на сайте издания